 |
|
|
||||
Знать и помнить В мае 1941 года меня вызывают на этап. Одного! Обычно на этап нас гоняли сотнями. А тут одного. Я ничего не понимаю. Все кругом говорят: «Ты счастливчик! Это тебя на пересуд! На пересмотр дела!» Но я же никуда не писал. Знал, что это бесполезно. А вдруг? Вдруг правда восторжествует? Повели меня на станцию (Ивдель -ред.) и посадили в вагон-зак. Удивило еще больше то, что во всем вагоне я был один! И еще стрелок-конвоир. Не помню, сколько мы ехали, но, наконец, поезд остановился на какой-то станции. Я успел разглядеть через решетку окна - станция Надеждинск (ныне Серов -ред.). Где это? Я представления не имел. Но само название породило надежду. Неужели и вправду на пересуд? Вагон отцепили, поставили где-то, а поезд ушел. Потом нас куда-то прицепили и повезли дальше. Утром опять остановка. Никакого здания станции не видно. Только рядом на пригорке стоит желтый пассажирский вагон. Приехала грузовая машина и меня привезли в какую-то зону. Вахта. Приемка-сдача. Меня, одного з/к. определили в какую-то бригаду на лесоповал. Опять на лесоповал! И вдруг я увидел... Колю Сузи и Женю Комарницкого, с которыми еще недавно был в Глухарном. Снова неожиданная встреча."Увидев меня, они обрадовались и сказали: «Это тебя к нам!» «Куда к вам?» И они рассказали, что лагерь называется Богословлаг, что здесь будет строиться какой-то большой завод, что их еще месяца два назад также привезли по одному из Глухарного, что в Управлении лагеря есть Генплан, начальник которого Иван Евдокимович Журухин собирает со всех лагерей геодезистов, что они уже расконвоированы и работают геодезистами. Так я 18 мая 1941 года оказался в Богословлаге. Позже узнал, что к тому времени, как меня туда привезли, недавно организованный Богословлаг уже состоял из 4-х ОЛПов (ОЛП - отдельный лагерный пункт). Зоны уже были обустроены: бараки, столовая и т.д. Так что, видимо, лагерь был основан где-то в 39-40 годы. В каждом ОЛПе было не менее 1000 человек. Пока я ждал, когда меня возьмут в геодезисты, работал в бригаде на лесоповале. Недалеко от ОЛПов, в широкой долине, внизу, протекала небольшая речка Турья. А вокруг расстилался сосновый лес. Мы вырубали этот лес. Как потом оказалось, это была очистка дна будущего пруда. (А.П. Анфалов рассказывал нашим корреспондентам: «Труд был каторжный. Сотни погибших лежат на дне пруда, особенно много со стороны Заречного района. Знаете сколько схоронено на том месте, где сейчас пляж? Это было самое начало строительства завода. Молодцы немцы, погибшим трудармейцам памятник на плотине поставили, но трудармию привезли сюда в 42-м. А мы, осужденные по 58-й, начали лес валить, место под пруд вычищать гораздо раньше. К их приезду нашими костями дно пруда уже усыпано было», -ред.). Не помню, 23 или 24 июня, когда все бригады после завтрака уже выстроились перед вахтой на развод, почему-то долго не открывали ворота. Потом подъехал грузовик, и с грузовика перед бригадами выступил начальник лагеря. Он начал: «Товарищи заключенные!» И зачитал сводку от Советского Информбюро о том, что 22 июня в 4 часа утра Германия напала на СССР, что уже бомбили города Киев, Одессу и т.д. Мы все были ошеломлены. Во-первых, начальник сказал нам «товарищи». Не знаю, оговорился или сказал преднамеренно, но мы не поверили своим ушам. Во-вторых, сам факт нападения. Что-то теперь будет? Но для нас ничего не изменилось. Только ужесточился режим. Всех осужденных по 58-й статье и расконвоированных к тому времени, в том числе и моих друзей Колю Сузи и Женю Комарницкого, вновь законвоировали и послали на общие работы. Так что моя надежда поработать геодезистом не сбылась. По-прежнему работал на лесоповале. Где-то в конце июля или начале августа меня снова отправили на этап. Собрали две бригады - 60 человек, выдали почему-то сухой паек и конвой с собаками повел нас куда-то пешком. Шли не лесом, а по каким-то полянам, вырубкам, впереди виднелась одиночная гора с каменистым верхом (Петропавловский Камешок), то есть, мы прошли через всю будущую площадку завода, на которой тогда еще ничего не было. Ближе к Камешку дорога пошла в гору, и начались леса. Когда дорога поднялась наверх (где сейчас кладбище), она резко сворачивала вправо, вниз по склону. Вернее, это была не дорога, а просто лесная тропа, по которой с трудом могла проехать телега. И тут мы увидели стоящего в стороне человека, пропускавшего нашу колонну. Это был охотник. За спиной висело ружье, а на поясе подвешена... рысь! Конвоиры с трудом удерживали собак. Я подумал: «Куда же это нас ведут? В какие дикие дебри?» Вскоре дорога уперлась в лесную просеку и повернула по ней. Это была прямая, как стрела, просека, которая просматривалась на несколько километров вперед, и дорога шла по ней (это была, как я позже узнал, старая дорога на Чернореченск). Впереди этапа ехал верхом на лошади какой-то мужчина, как оказалось, начальник земельного отдела Управления Богословлага Курбанов. К полудню мы вышли на большую поляну посреди леса. Дальше протекала небольшая речушка -Устея. Это был наш конечный пункт... Погода стояла ясная, теплая, дни были ещё длинные. К вечеру в середине поляны расстелили на земле брезентовую палатку и уложили нас спать. В два ряда, головами друг к другу, 30 человек с одной стороны, 30 - с другой, затем края палатки с обеих сторон завернули на нас, как два общих длинных одеяла. Земля была теплая, только мучили комары и мошкара, и неудобно было ночью вылезать из-под «одеяла» по нужде. Уснули сразу и спали, как убитые. А вокруг сидели конвоиры с собаками. Не знаю, спали они или нет. Я так подробно описал это день потому, что он оставил у меня незабываемое впечатление. Никогда в жизни мне больше не приходилось так спать. Это был первый день нового ОЛПа - сельхозучастка № 11 (ныне п. Прибрежный -ред.). БЫЛО решено построить на р. Устее небольшую плотину и создать пруд. Воды явно не хватало для полива капусты, парников и теплиц. И снова на сельхоз прислали Варежкина произвести мензульную съемку участка будущего пруда с горизонталями через каждые 0,5 метра. Он привез мензулу, кипрегель и приступил к съемке. Я опять повертелся около него и попросил дать мне вести эту съемку. Он, уже хорошо зная меня, приходил только контролировать, просматривал планшет. Так я сделал нелегально еще одну геодезическую работу - мензульную съемку ложа будущего пруда на сельхозе. Я совсем забыл, что я в лагере. Приходил только вечером в контору к закрытию нарядов. Это была самая лучшая пора моей жизни в заключении. В связи со строительством плотинки на сельхозе у меня состоялось еще одно интересное знакомство. Несколько раз к нам приезжал автор проекта плотины - инженер Пашков. К сожалению, никак не могу вспомнить его имя и отчество. Он никаких работ не проводил, а просто приезжал посмотреть своими глазами место строительства плотины. Он уже был знаком с планом мензульной съемки и Варежкин, видимо, рассказал ему обо мне. Он попросил Гуляева, чтобы я проводил его по ложу будущего пруда. Его интересовала также полноводность Устеи, и я водил его вверх по речке чуть не до самых ее истоков. По дороге мы много разговаривали. В лесу было много грибов и ягод, и мы с ним больше их собирали, чем изучали реку. Оказалось, что он тоже заключенный по 58-й статье. Он был автором проекта и главной плотины города на реке Турье. Это был уже пожилой мужчина, инженер-гидростроитель еще дореволюционной выучки. Он рассказал мне, что строил всякие гидротехнические и портовые сооружения в Одессе, Николаеве и других городах. Рассказывал, как проектируются плотины, что такое гидростатический и гидродинамический напор, фильтрация через грунт, что такое «понур» и т.д. С ним было очень интересно разговаривать. Пашков рассказал, что он живет не в лагере. За речкой, где сейчас длинный дом «китайская стена», стояли три маленьких одноэтажных домика. В одном из них и жил Пашков без всякого конвоя и охраны. Но самое главное, что он для меня сделал, это то, что, взяв меня как-то с собой в Управление лагерей, познакомил с заведующей технической библиотекой лагеря. Она мне разрешила брать книги «на дом» и с тех пор я часто наведывался туда. Брал я, в основном, учебники по высшей математике, стараясь восстановить забытое мною за эти годы. Во время той же поездки в город Пашков показал мне «свой домик» за речкой и приглашал заходить к нему. Но я так ни разу у него не был и, вообще, больше с ним не встречался и не знаю ничего о его дальнейшей судьбе. Май 1943 года. Я уже шестой год отбываю «свой срок». Из них 3,5 года в Ивдельлаге, где работал на повале, на земляных работах, на строительстве, «доходил», лежал в больницах, еле выжил. И вот уже два года в Богословлаге, где я уже выбился с общих работ и уже год старший нормировщик, хожу везде без конвоя, езжу в город в Управление с отчетами, живу не в общем бараке, а в отдельной «кабинке» с агрономами и другом-ветврачом. Появилась надежда, что выдержу свои 10 лет. С фронтов пошли все более радостные вести. Там освободили, здесь разбили, немец отходит. ДЕКАБРЬ 1944 года. За три с небольшим года сельхоз превратился в мощное хозяйство. Молочные и свинофермы, теплично-парниковое хозяйство. Около 500 га вспаханных полей на месте недавнего векового леса. Свой автомобильный и тракторный парк. Конюшня, пилорама и чурочная, мехмастерские и так далее, и тому подобное. С фронта идут все более радостные вести. Наши везде наступают. Уже подходят к государственной границе, а где и переходят ее... 9 МАЯ 1945 года наступило буднично. Когда я утром пришел в контору, меня встретила телефонистка Мария Генриховна Юкина и говорит, что никак не может дозвониться до директора Гуляева, а его вызывают в Управление, что «пришла какая-то победа». Я вызвался найти Гуляева и побежал к нему в домик. Он копался во дворе и потому не слышал звонка. Он пошел к телефону, связался с Управлением и потом сказал мне, что подписан акт о капитуляции Германии, и что он срочно едет в город в Управление. Я вернулся в контору и всем рассказал о Победе. Но в тот момент это не произвело ни на кого особого впечатления, известие воспринялось, как очередное сообщение о каждодневных победах нашей армии. Ну, эта Победа, быть может, крупнее предыдущей. Только со временем, даже с годами, мы стали осознавать все величие этого дня...
|
||||
|
||||
