Листая назад забытую книгу времени, мы с содроганием переворачиваем залитые кровью страницы. Оказывается, вовсе они не белые, эти таинственные «пятна истории».

Год назад на 12-м километре Московского тракта было обнаружено массовое захоронение жертв сталинских репрессий. Городские власти обещали установить памятный знак, торжественно перезахоронить останки. Все это осталось, как водится у нас, пустыми словами.

А добрые люди поставили на месте захоронения деревянный крест (что может быть лучшим памятником на Руси?), потянулись на черный километр паломники. Недавно настоятель собора Вознесения Господня отец Николай провел заупокойное отпевание убиенных.

По данным УКГБ, только с 1935 по 1940 годы в области было расстреляно 10391 человек. Немногие дождались креста, немногим возвращены честные имена. Только к памяти родных продолжает взывать кровь безвинных.

Редких семей не коснулись страшные жернова сталинской машины репрессий. Мою зацепили тоже. У нас не принято было говорить о дедушке, отце матери. На мои расспросы отвечали односложно: «Не вернулся с войны». — «И похоронки не было?» — «Ничего не было».

Бабушка с дочкой на руках хлебнула лиха на оккупированной Псковщине, деревню их немцы спалили, прятались по лесам. И после войны только на собственные силы приходилось надеяться, жилы рвать, пока домом своим не обзавелась, дочку на ноги поставила, а мужа своего, Василия Спиридоновича, который любил ее беззаветно и берег, «пылинке не давал упасть», все ждала.

Уже учась где-то в средних классах, я тайком от домашних послал запрос в архив Министерства обороны. Ответ был: «Сведений в архиве не имеется». А бабушка, узнав о письме, опросила: «Ты что, думаешь жив?» — «Да нет, хоть узнать бы, где погиб, может, могилка есть».

Тогда-то и было рассказано мне то немногое, что было известно о судьбе деда и доселе скрывалось от чужих людей и от меня, неразумного.

В год великой оттепели, когда брели к своим домам тысячи стриженых в телогрейках с темными прямоугольниками на ватниках — следами споротых номеров, один бывший зэк завернул в бабушкин дом, рассказал о смерти своего лагерного дружка Василия.

Неосторожное словцо погубило деда — что-то о любимой жене с дочкой, которых немцам на поругание оставили по милости наших великих стратегов. Нашлась бдительная сволочь, донесла куда надо.

Недавно «а конец-то дождалась и бабушка правды. Приравнена была к вдовам фронтовиков, как и они посылку гуманитарной помощи из Германии получила.

Только отведать вкусных немецких харчей не довелось. И силы еще были, и пожить хотелось, да подвело надорванное ожиданием и долгими непосильными трудами вдовье сердце.

А мне из немецкой посылки остался кофе. Очень горький.