Яркий, талантливый человек, большой ученый и выдающийся государственный деятель России Василий Никитич Татищев был и глубоко верующим человеком. Религиозность привили ему сызмала. Однако таково уж было свойство этой многогранной натуры — его вдумчивого анализа не избегали и церковный ритуал, и содержание богослужебных книг. На многих примерах Татищев убедился — в жизни церкви много невежества.
В 1714 году, возвращаясь из-за границы через Польшу, он в одном из укрепленных селении увидел, как готовилась казнь — сожжение женщины. Ксендзы признали ее чародейкой, пояснили ему местные власти. Это возмутило Татищева. Вырвал бравый капитан несчастную женщину из рук палачей. Это его отношения с церковью, естественно, не улучшило... В 1717 году Петр I решил отправить Татищева на переговоры о контрибуции с города Гданьска. В число репарации Петр потребовал включить икону, якобы написанную самим Мефодием, одним из составителей кириллицы. Василий Никитич поручения не выполнил, и не только потому, что городской магистрат отчаянно сопротивлялся. Татищев без туда доказал, что икона эта подделка, и что ничего общего с древней святыней не имеет. Да еще и посмеялся над легковерными.
Татищев одно время входил в кружок избранных, посещавших "вечера" архимандрита Феофана Прокоповича, видного религиозного деятеля. Феофан был его давним другом, немало помогавшим в делах уральскому горному начальнику. Вот пример. Блюдя какие-то установления, священники не позволяли работавшим на уральских заводах пленным иноверцам браки с православными женщинами. Но жизнь брала свое... Решил Татищев спросить совета у Феофана. И тот помог — составил и утвердил через Священный Синод постановление, позволявшее венчать такие пары, сославшись па многие примеры из истории. На одном из "вечеров" у Прокоповича и позволил себе Татищев ерничество при обсуждении текстов Священного писания. Вот как об этом написал в предисловии к своему труду "О книге Соломоновой, нарицаемой Песнь Песней" сам Феофан: "...Между многими священного писания словесы... произнеслось нечто и от книги Соломоновой, глаголенной Песнь Песней. Некто из слышащих (Василий Никитич Татищев, тайный советник и астраханский губернатор) по внешнему виду, казалось, человек не грубый, поворотя лицо снос в сторону, ругательно усмехнулся, а когда и дале еще, поникнув очи в землю с молчанием и перстами в стол долбя, притворный вид па себя показывал, вопросили мы его с почтением: что ему па мысль пришло? И тот час от него нечаянный ответ получили: "Удивлялся я, чем побужденные не токмо простые невери, но и сильно ученые мужи, возмечтали, что песнь песней есть книга священного писания и слова Божия? А по всему видно, что Соломон разжигался похотью к невестке своей, царевне египетской, сие писал, как то у прочих, любовью зжимых, обычай есть: понеже любовь есть страсть многоречевая и молчания нетерпящая, чего ради во всяком народе ни о чем ином так многие песни не слышаться, как о плотских любезностях".
Сказанное Татищевым настолько возмутило Феофана, что он решил написать целую книгу, опровергающую мнение Василия Никитича. Но если даже у друга такое вольное отношение к Ветхому завету вызвало бурный протест, то какой реакции можно было ждать от недругов?!
Были, были у Татищева основания для горестного признания в своем "Завещании" — "...не только за еретика, но и за безбожника почитался, и немало невинного поношения и бед претерпел..." В том числе от Петра I, который как-то "своеручно" исколотил Василия Никитича знаменитой царевой дубинкой за непотребное вольнодумство...
И потому иначе, как "иронией истории", но словам II.II. Покровского, и не назовешь рьяное участие насмешника и вольнодумца в организации самых жестоких гонении на старообрядцев за всю историю раскола на Урале.
А обстояло дело так. 23 марта 1734 года императрица Липа Иоанновна порешила назначить действительного тайного советника и кавалера В.Н.Татищева главным начальником Уральских торных заводов. При вступлении в должность новому начальнику была вручена инструкция, которой, в частности, он обязывался неукоснительно следить: '"...чтоб пришлые из русских городов ни под каким именем как при казенных, так и при партикулярных заводах не селились и на житье не оставались...", и неусыпно следить, чтобы частные заводчики "...беглых крестьян не приманивали и не держали".
Но Татищев прекрасно знал: если вернуть всех беглых по месту их прежнего жительства, то "...работать при заводах будет некому..." А почти все пришлые и беглые на Урале были раскольниками, и когда 12 ноября 1735 года именной указ Анна Иоанновны определил жесточайшие меры по искоренению раскола на Урале, включая широкое применение воинских команд, чтобы "...раскольников... монахов и монахинь развесть под караулом по разным монастырям внутрь Сибири,., живших при скитах беглых посадских, государевых и монастырских крестьян поселить при казенных заводах, а сбежавших от помещиков крепостных — вернуть по владельцам", Василий Никитич ревностно принялся за дело.
Нам трудно сейчас понять, что обусловило его активность в проведении этой военно-полицейской акции. То ли классовая солидарность с помещиками проявилась, то ли желание досадить старым врагам — Демидовым, все могущество которых держалось на эксплуатации беглых раскольников, то ли была срочная потребность в рабочих руках на казенных заводах...
В самые глухие, потаенные места отправлялись команды, которые сжигали притаившиеся раскольничьи скиты, а их обитателей гнали в Екатеринбург. Стон пошел но уральской земле. Многие раскольники решались на самосожжение. Самые отчаянные бросались на солдатские штыки, да слишком неравны были силы...
Но оказалось — не все скиты пожгли посланные Татищевым команды, не все гнезда раскольников он разорил. И вскоре вновь возникли тайные старообрядческие обители, вновь наполнились они жаждущим духовной свободы людом.
...А Татищева в 1739 году с Урала отозвали.
В.Н.Татищев
Одно из из святых мест раскольников - могила старца Гермогена, что в 25 километрах
от Невьянска. Гермоген при жизни был известен строгим подвижником. И ему, вместе с другими, довелось испытать на себе жестокость воинских команд Татищева...
