 |
|
|
||||
Владимир Шахрин: по местам детства и первой любви. Люди совершенно разных возрастов узнают Владимира Шахрина на улице даже за стеклом джипа. Улыбаются, машут руками. А он, очень уверенно и мягко ведя машину, рассказывает, как на следующий день после «Старого Нового Рока» несильно ударил «копейку». «Тут, - улыбается Шахрин, - водитель выскочил, такой расстроенный, узнал меня - обрадовался. Я ему говорю: «Брат, ты только не волнуйся, я тебя очень несильно помял. Оцени стоимость своего бампера, фонаря, я тут же с тобой расплачусь». Отдал ему 6 тысяч рублей, а он говорит: «Автограф», я говорю: «Так вот же - на бампере». Кстати, Метеогорку, недалеко от которой произошло это маленькое транспортное происшествие, Владимир Шахрин считает центром нашего города. И всегда именно отсюда начинает показывать его гостям. «Это, конечно, не с Монмартра на Париж смотреть, - поясняет он, - но все равно клево. Тем более отсюда видно то место на улице Куйбышева, где когда-то стоял барак, в котором я родился». Вообще, как оказалось, биография этой легенды уральского рока тесно связана с самыми памятными для екатеринбуржцев местами. Но по порядку - мы подъезжаем к Плотнике. Дом деда – Музей природы Оказывается, это здание, без которого невозможно сегодня представить исторический центр Екатеринбурга, до конца 60-х «работало» вовсе не музеем, а обычным жилым бараком. И в огромной комнате начиная с 30-х годов («Шестое или пятое окно, сейчас уже не помню», - поясняет наш герой) жил с семьей дедушка Владимира Шахрина по материнской линии. В.Ш.: «Причем никакого пафоса, мол, в центре живем. Обычный каменный барак. У них была одна, но очень большая комната: когда ее перегораживали, она превращалась в настоящую квартиру. Моя мама провела здесь свою молодость, познакомилась с моим отцом. У них во дворе была замечательная компания, волейбольная площадка на пустыре, зеленый забор отгораживал все это от улицы, набережной не было. На горке, на месте монетного двора, располагался санный двор, где сани делали. Зимой их можно было всегда спереть и вволю кататься. А летом ребятня часто находила старинные монеты. В водонапорной башне, по соседству (сейчас - музей), жили люди - сапожник с семьей. Во время войны все мои эвакуированные родственники из Москвы приехали к деду, в одной комнате человек пятнадцать. Глава их семейства, дедушкин родственник, начал войну лейтенантом и дослужился до генерала. Его фамилией - Нестеренко - названа даже улица в Звездной городке, потому что он занимался ракетными разработками, «катюшами», буквально строил Байконур, был его первым директором, присутствовал при запуске спутников, был лично знаком с Королевым. Интересно, что в Москве у них квартира тоже на Горького, 4. А сюда, на Плотнику, меня родители, пока по съемным квартирам мыкались, часто подкидывали. Помню, на Новый год дед притащил елку под самый потолок, а потолки здесь по три метра, и мне, мальчику, казалось, что дерево в три раза выше меня. Деда звали Евгений Максимович Сулин, он был по-суровому хороший мужик. Тихо, но крепко пьющий, такой интеллектуальный алкоголик. Наверное, потому, что многое понимал. Помню, когда он смотрел кино про войну, то всегда говорил тихо: «Не лежат убитые так красиво, все убитые в нелепых позах лежат». В 2000 году именно на этом месте появилась традиция субботников. Мы с ЧАЙФом собрали молодежь, устроили небольшой митинг. С помойки притащили бревно и сказали, что оно то самое, из Музея Ленина. И потом прямо здесь, внизу, поставили аппаратурку и отыграли концерт». Кировский район Но по-настоящему родным местом Владимир Шахрин считает район Малышева - Мира. «Я думаю, - говорит он, - много жизненных линий на моей ладони сходится именно там. И я достаточно часто заворачиваю в тот двор, чтобы по нему тихонечко-тихонечко проехать. При этом такое ощущение, будто плачет что-то у тебя внутри, и слезы горячие по душе - «кап-кап-кап». Грустно и хорошо становится. Вот именно это Борис Борисыч Гребенщиков имел в виду, когда говорил про «древнерусскую тоску». Не английский сплин, не хандра или депрессия - тоска, от которой хорошо нам, русским». Итак, внимание - мы подъезжаем к улице Малышева, и дальше наше погружение во время будет происходить от здания к зданию. Школа №36, Она всего-то в 800 метрах от бывшего дома Владимира Шахрина. Правда, здесь с нами снова приключилась история. Не успели мы въехать в школьный двор, как на пути машины возникла старушка, которая упала и подвернула ногу, так что пришлось довезти бабулю до подъезда. По дороге она подтвердила подлинность истории, которую Владимир Шахрин считал легендой. В.Ш.: «Видите эту аллею тополей - ведущую к школе? Историю про нее я слышал в детстве от своей учительницы -Зинаиды Калиновны Маковкиной. Крупная такая женщина, которая, с ее же слов, еще на тачанке «беляков из пулемета косила», чем наводила на нас, детей, ужас нереальный. Так вот, она рассказывала, что эти тополя в 1941 году, сразу после выпускных экзаменов, посадили мальчишки из двух десятых классов, перед тем как на войну уйти. И она эти деревья поименно помнила, говорила: «Это Петр такой-то, а это такой-то, а этот не вернулся, и тот не вернулся». Никто почти не вернулся». А на свой выпускной Владимир Шахрин, Владимир Бегунов и компания, их тогда называли «ансамбль из 10 «Б», решили сочинить ни мало ни много - рок-оперу. В.Ш.: «Сейчас я понимаю, что мы писали никакую не оперу, а мюзикл об обанкротившемся короле, у которого был последний шанс расплатиться со своими долгами - это выгодно пристроить замуж дочурку. Естественно, дочурка, не будь дурой, влюбилась в королевского шута-красавчика (я был королем, Денисов Серега - красавчиком шутом). Некоторые наши одноклассники, с которыми мы встречаемся до сих пор, помнят целые арии оттуда, а я только одну странную фразу из моей арии короля: «Кто выложит 1000 песо, того она будет любить». Почему-то нам тогда казалось, что 1000 песо - это очень большие деньги. Сейчас-то я понимаю, их даже на чашку кофе не хватит, что очень недорого я хотел тогда свою дочурку пристроить. Произведение исполнялось один раз, у нас на выпускном вечере, мы имели огромный успех. В конце концов, прибежали члены родительского комитета со словами: «В чем дело? Кто срывает программу? Мы оплатили профессиональный ансамбль, а там никого нет. Прекратите сейчас же, всем идти танцевать туда». Строительно-архитектурный колледж, В.Ш.: «Нам было важно поступить туда всем «ансамблем из 10«Б». И мы прошли по блату. Ведь у меня там и дед преподавал, и мама. Я садился отвечать билет, допустим, к Римме Алексеевне, и она спрашивала меня шепотом: «Кто твои друзья-то?» Я ей тоже шепотом: «Вон тот и этот - волосатый». Так и поступили. Перед входом в техникум и сейчас стоит стела, где написано «УАСК», -наша дипломная с Бегуновым работа. Мы взяли себе тогда тему «Малые архитектурные формы», и преподавателям самим было так интересно, что они за нас почти все рассчитали. На третьем этаже - актовый зал, слева от него с желтыми шторами окна - «каморка, что за актовым залом», где мы репетировали. На первом этаже -спортзал, где на уроке я встретил свою любовь - Елену Николаевну. В одном конце зала мы, дураки-строители, прыгали через козла, а в другом - скакали высокоинтеллектуальные девочки-архитекторы. И я ее увидел - в красных спортивных штанах, танцующую на бревне. Фемина!!! Парень из их группы играл у нас в ансамбле на клавишах, я его спрашиваю: «Слепцов, кто это?» Он: «А, Ленка Шленчак!» - «Познакомь!» - «Вечером в общаге!» Общежитие, В.Ш.: «Вечером приходим в общагу (а она напротив, через дорогу) в комнату 517 (там тогда жила моя будущая жена). Дверь открывается, и Ленина подруга говорит: «Ой, Вова Шахрин, Лена ушла в магазин и сказала, что, если ты придешь, чтоб подождал». Я обалдел, Слепцова спрашиваю: «Ты предупредил?» Он отрицательно мотает головой. Потом оказалось, что она меня тоже на том уроке заметила, а мы в заведении парни заметные были - музыканты. И в общем, она так просто пошутила - без всякой задней мысли, мол, может быть, а я взял - и как раз в тот день приперся. Вообще, роман был бурный, на виду у всей общаги». Родительский дом, В.Ш: «А сам я жил в пятиэтажке как раз во дворе общежития. И мог видеть - что у девчонок происходит (ее окно на пятом этаже). Лена иногда мне оттуда сигналы давала, что, мол, одна - можно приходить. Страсть фонтаном била! Мы ссорились по пять раз в неделю. Я даже из стартового пистолета отца хотел застрелиться. Стою я у нее под окном как-то после ссоры и кричу: «Лена Шленчак, 517-я!» Высовывается ее подружка Люся, божий одуванчик: «Вова, не ори на всю общагу! Лена с тобой не хочет разговаривать!» Я не унимаюсь. «Передай своей подружке, - ору, - что она видит меня в последний раз! Я сейчас пойду и застрелюсь!» Люся из окна исчезла - видимо, совещаются. Потом появляется: «Вова, не шути так, из чего ты застрелишься?» Я в воздух- «ба-бах!». Тут уже Ленка в окне появляется: «Что ты опять устраиваешь цирк? Дурой меня выставляешь?» -«Ты и есть дура, а я - дурак, значит, мы - пара! И должны быть вместе!» Потом я ушел в армию, Лена закончила учиться и уехала в Курган, откуда я ее после дембеля забрал. И честно скажу, самый тяжелый период у молодой семьи первые 5-6 лет после свадьбы, пока двое не научатся по-настоящему понимать друг друга и прощать. К тому же Елена Николаевна выходила замуж не за музыканта, а за строителя. Я ведь тогда работал на стройке. А это две большие разницы». Легенды нашего городка «Легенда гласит, что когда в нашей стране не было ни секса, ни продажных женщин, то единственным местом, где в Свердловске можно было увидеть настоящую проститутку, считалась то ли седьмая, то ли восьмая (точно сейчас не помню) ступенька Главпочтамта. Даже присказка такая была; «Ну ты что, эта, с седьмой ступеньки?» А бесплатные девушки сидели в самом начале аллеи на Карла Либкнехта, и место это называлось в народе «Кадра». Там можно было «закадрить подругу». И потому там всегда молодежь клубилась в поисках новых приключений и знакомств».
|
||||
|
||||
